Первый и последний президент СССР не отступается от намерения изменить отношение общества к результатам своей политической деятельности. Очередная попытка предпринята им в канун 30-летия августовского путча: журнал «Россия в глобальной политике» опубликовал обширную статью Михаила Горбачева «Понять перестройку, отстоять новое мышление». В свою очередь, обозреватель «БИЗНЕС Online» попытался понять логику самого Михаила Сергеевича и соотнести ее с логикой истории.
Михаил Горбачев: «Два удара оказались фатальными для перестройки — организованная реакционными силами, в том числе из моего окружения, попытка государственного переворота в августе 1991 года и декабрьский сговор руководителей России, Украины и Беларуси, оборвавший многовековую историю нашего государства»
Два удара, похоронившие Союз
Начнем с конца. «Два удара оказались фатальными для перестройки — организованная реакционными силами, в том числе из моего окружения, попытка государственного переворота в августе 1991 года и декабрьский сговор руководителей России, Украины и Беларуси, оборвавший многовековую историю нашего государства», — пишет Михаил Горбачев в завершающей части своего труда. В принципе, то же самое он писал во всех своих статьях и мемуарах, опубликованных после отставки, и, судя по всему, не лукавит: именно так и думает.
Будем снисходительны: вряд ли от непосредственного участника событий — и тем более главного героя — стоит ждать полной объективности. Но снисходительность снисходительностью, а истина все-таки дороже. Михаил Сергеевич не хочет и не может признать очевидный факт: оба фатальных удара были не досадным помехами, возникшими на пути перестройки, а закономерным ее итогом.
Разве не он сам сформировал то окружение, которое выступило против него? Разве не им созданы причины и предпосылки для августовского путча и Беловежской пущи? Разве не явились Беловежские соглашения и рожденное ими Содружество независимых государств естественным продолжением «обновления Союза»? Для справки: последний вариант союзного договора, датированный концом ноября 1991 года, очень мало отличался от появившегося вскоре договора об образовании СНГ.
Новая версия Союза в горбачевском варианте договора объявлялась «конфедеративным демократическим государством». Государства, образующие его, являлись, согласно проекту, «субъектами международного права», которые могли «устанавливать непосредственные дипломатические, консульские связи, торговые и иные отношения с иностранными государствами». Сохранялись, правда, «единые Вооруженные силы с централизованным управлением». Однако участники договора наделялись правом создавать собственные вооруженные формирования. Они вправе были также приостанавливать на своей территории действие законов Союза — если сочтут, что они нарушают «настоящий договор», — и могли беспрепятственно покинуть его. Чем все это отличается от рожденного в Беловежье СНГ?
«Люди требовали перемен, — описывает Горбачев ситуацию, сложившуюся накануне преобразований. — Все — и руководители, и рядовые граждане»
«Если бы начинать сначала, то многое я сделал бы иначе»
Впрочем, там, где Горбачев объясняет мотивы, побудившие советское руководство начать реформы, с ним трудно не согласиться. Перестройка возникла, конечно же, не на пустом месте.
«Люди требовали перемен, — описывает Горбачев ситуацию, сложившуюся накануне преобразований. — Все — и руководители, и рядовые граждане — кожей чувствовали, что со страной творится что-то неладное. Она все глубже погружалась в застой. Фактически прекратился экономический рост. Идеологические догмы держали в тисках интеллектуальную, культурную жизнь. Бюрократическая машина претендовала на тотальный контроль жизни общества, но не могла обеспечить удовлетворение элементарных потребностей людей. Достаточно вспомнить, что творилось тогда в магазинах. Быстро обострялась социальная ситуация, недовольство было всеобщим. Абсолютное большинство считало, что „так дальше жить нельзя“. Эти слова родились не в моей голове — они были на устах у всех».
Картину дополняет противостояние с Западом, война в Афганистане, «быстро нараставшая угроза ядерной войны», гонка вооружений, которая «буквально высасывала соки из нашей экономики»… И с этим тоже не поспоришь: было, было…
Правда, стало в итоге еще хуже. Экономика, после того как гонка вооружений перестала «высасывать из нее все соки», вообще рухнула, а вместо холодной войны мы получили массу горячих кровавых междоусобных конфликтов. Дарованные перестройкой политические свободы и разрядка международной напряженности отнюдь не компенсировали для населения — по крайней мере для абсолютного его большинства — данного в «нагрузку» развала страны.
Собственно, основная часть горбачевской статьи как раз и посвящена объяснению того, почему все пошло не так, как хотелось главному архитектору перестройки. И, надо отдать должное Михаилу Сергеевичу, он признает многие свои ошибки. «Если бы начинать сначала, то многое я сделал бы иначе», — пишет Горбачев.
«Я считал, что достижение договоренности о статусе Нагорного Карабаха — дело армян и азербайджанцев, а роль союзного центра — помочь им в нормализации обстановки, в частности в решении экономических проблем. Уверен, что это была правильная линия…»
«Самые сложные проблемы надо решать… без применения силы, без крови»
В частности, первый президент СССР признает свою ответственность за проволочку с экономическими реформами: «Позволив неоправданно растянуть сроки структурных преобразований, мы упустили самый благоприятный для них в экономическом и политическом отношении момент — 1987–1988 годы. Это был стратегический просчет. Тогда мы не знали и не могли знать, что история отвела нам мало времени. Радикальные экономические реформы, переход к рыночной экономике требовали целого переворота в сознании и руководителей, и рядовых граждан».
Но многое, слишком многое из того, что теперь кажется очевидным стратегическим просчетом, Горбачев таковым по-прежнему не считает. Вот что он, например, пишет о межнациональных конфликтах: «Я считал, что достижение договоренности о статусе Нагорного Карабаха — дело армян и азербайджанцев, а роль союзного центра — помочь им в нормализации обстановки, в частности в решении экономических проблем. Уверен, что это была правильная линия… Я стремился выработать единый демократический подход к межнациональным спорам. Суть его заключалась в том, что национальные проблемы могут быть по-настоящему решены только в общем контексте политической и экономической реформы… Тогда и впоследствии я твердо придерживался своего кредо: самые сложные проблемы надо решать политическими средствами, без применения силы, без крови».
В общем, если бы Михаилу Сергеевичу удалось паче чаяния повернуть время вспять и начать все сначала, результат, похоже, был бы тем же самым: распад Союза и межнациональные конфликты. Что еще раз подтверждает известную истину — у истории нет сослагательного наклонения. Все случившееся имеет четкую историческую логику. Просто не всем и не всегда она ясна.
Михаил Горбачев, вот уже скоро 30 лет вынужденный писать адресованные граду и миру «прошения о помиловании», о политической реабилитации, доказывать, что он вовсе не «враг народа» и хотел для народа как лучше
Михаил Сергеевич хотел как лучше, но…
Чтобы понять логику перестройки, следует отказаться от взгляда на нее как на серию начатых по прихоти начальства административно-экономических усовершенствований. «Архитектор перестройки», соратник Горбачева Александр Яковлев называл ее «мартовско-апрельской демократической революцией», и для такой характеристики есть все основания.
По своему всемирно-историческому значению это была именно революция. Как у всякой революции, у нее тоже имелись свои объективные и субъективные предпосылки, своя революционная ситуация и свои движущие силы. Как и во всякой другой революции, политики, инициировавшие процесс преобразований, быстро потеряли над ним контроль и в итоге сами стали жертвами разбуженной ими политической стихии.
«Революция пожирает своих детей». Сентенция, которую чаще всего приписывают деятелю Великой французской революции Жоржу Дантону, казненному, как известно, своими соратниками, справедлива лишь отчасти. При всей его кровожадности немалое число своих деток революционный молох все ж таки оставляет в живых.
А вот отцам революции пережить ее — как минимум в политическом смысле — практически никогда не удается. Горбачев, вот уже скоро 30 лет вынужденный писать адресованные граду и миру «прошения о помиловании», о политической реабилитации, доказывать, что он вовсе не «враг народа» и хотел для народа как лучше, — печальное тому подтверждение.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 445